к. ю. н.
В статье рассказывается о результатах авторского исследования практики разрешения Европейским судом по правам человека дел по жалобам на нарушение права собственности. Сделаны выводы о неодинаковом по объему понимании отечественными законодателем и правоприменителем и Страсбургским судом сущности права собственности и его нарушений, возможностей его защиты.
Ключевые слова: Европейский суд по правам человека, право собственности, защита прав, жалобы на государство, практика разрешения споров.
Дел по жалобам на нарушение права собственности многочисленны и представляют достаточный интерес. По подсчетам автора, они составляют порядка 25,5% всех рассмотренных Европейским судом по правам человека дел о защите права собственности. Примерно 5% такого рода дел касается утраты собственником имущества в ходе военных (полицейских) операций (эти жалобы почти все удовлетворены), остальные трудно однозначно классифицировать.
Обратим внимание также на то, что в 15% случаев такие жалобы признаются Европейским судом по правам человека неприемлемыми, доля удовлетворенных жалоб данной категории весьма существенна и составляет не менее 75%. В силу их специфики такие жалобы редко заканчиваются и мировым соглашением (в 1,7 % случаев).
Автором тщательно исследовано 60 дел такого рода, что позволяет дать достаточно четкую характеристику. Подавляющее большинство жалоб тесно связано с «ущербом» для права собственности вследствие изменения политической карты Европы. Такого рода дела характерны, главным образом, для защиты права собственности граждан бывшей ГДР.
Например, по делу «Риссманн, Хеллер и Лотх против Германии» (№ 72203/01 и 72552/01), по которому заявители хотели обязать власть вернуть им землю после объединения Германии, Суд установил, что в сентябре 1945 г. в ходе аграрной реформы земельные участки общей площадью более 100 га, расположенные в советской зоне оккупации Германии, были экспроприированы. Изъятая земля поступила в фонд сельскохозяйственных земель, из которого участки в среднем по 8 га каждый в порядке перераспределения достались крестьянам, у которых либо вообще не было собственной земли, либо было ее очень мало. Заявители являются наследниками новых собственников этих затронутых аграрной реформой земельных участков, расположенных в бывшей Германской ДемократическойРеспублике (ГДР). Распоряжениями о переходе права собственности на землю предусматривались обстоятельства, при которых земельные участки возвращаются в фонд сельскохозяйственных земель либо переходят к третьим лицам при условии, что последние обязуются использовать их для ведения сельского хозяйства.
Закон от 6 марта 1990 г. о правах собственников земельных участков, принятый в результате аграрной реформы и вступивший в силу 16 марта 1990 г., отменил все ограничения на распоряжение земельными участками, превратив таким образом номинальных собственников в собственников в настоящем смысле этого слова.
Первые два заявителя унаследовали земельные участки, расположенные на территории земли Мекленбург-Передняя Померания, в 1978 г. С 1996 г. они были зарегистрированы в качестве собственников земли в земельном кадастре. В июле 1998 г. власти региона потребовали передачи этих земельных участков им. Решением, принятым в октябре 1998 г., компетентный региональный суд обязал заявителей отказаться от своей собственности в пользу властей региона на основании того, что на 15 марта 1990 г. они не состояли в сельскохозяйственном кооперативе в ГДР и не подавали заявлений о принятии их в члены такого кооператива.
Третья заявительница в 1986 г. унаследовала земельный участок, расположенный на территории земли Бранденбург. В ноябре 1991 г. она была зарегистрирована в качестве собственницы этого участка в земельном кадастре. В июле 1995 г. власти земли Бранденбург потребовали передачи этого земельного участка им. Решением от июля 1997 г. компетентный региональный суд обязал заявительницу отказаться от него в пользу властей региона на основании того, что на 15 марта 1990 г. она не занималась сельским хозяйством, лесоводством или производством продуктов питания. Заявители обжаловали эти решения, но их жалобы были отклонены.
Жалоба признана приемлемой, что касается ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции по правам человека (далее – Конвенции), взятой отдельно и в совокупности со ст. 14 Конвенции.
В жалобе «Ян и другие против Германии» (№46720/99, 72203/01, 75552/01) оспаривалась правомерность возложения на заявителей обязанности вернуть собственность государству без выплаты компенсации после воссоединения Германии.
По делу «Брониовский против Польши» (№ 31443/96) были заявлены правопритязания на компенсационные земли, которые должны быть предоставлены государством взамен земель, вынужденно оставленных владельцем в результате пересмотра границ между государствами после Второй Мировой войны.
По делу «Звольский и Звольска против Чешской Республики» (№ 46129/99) рассматривался вопрос об обязательстве вернуть без компенсации добросовестно полученную в результате дарения во времена коммунистического режима собственность, за которую заявители произвели встречное удовлетворение. Суд признал допущенным нарушение ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции.
Интересно, что Европейский суд по правам человека зачастую признает в данной категории дел право государства на вмешательство в вопросы осуществления собственниками права собственности на принадлежащее им имущество. Так, по делу «Виттек против Германии» (№ 37290/97) было установлено следующее.
В 1986 г. заявители приобрели жилой дом в ГДР. Дом находился на земле, принадлежащей государству, на которую заявители получили право пользования. В октябре 1989 г. заявители подали прошение на выезд из ГДР, и им сообщили, что для получения разрешения на выезд они должны сначала передать их собственность, либо продав, либо подарив ее. 8 декабря 1989 г. (после того как граница между двумя германскими государствами была открыта, но до официальной даты объединения) заявители совершили официальное дарение, неофициально получив от дарополучателя сумму в 55 000 немецких марок.
После объединения Германии заявители предприняли попытку получить обратно свой дом и восстановить право пользования на землю. Гражданские суды отказали в удовлетворении требований заявителей. Как и нижестоящие суды, Верховный федеральный суд постановил, что договор дарения, так же как и договор продажи, является недействительным. Тем не менее суд постановил, что в делах, подобных данному, в которых заявители совершали фиктивное дарение, чтобы избежать последствий возложенной на них обязанности продать свою собственность до отъезда из ГДР, подлежало применению законодательство о собственности, толкование которого входит в компетенцию административных судов. На основании законодательства о собственности заявители возбудили производство в административном суде.
Административный суд принял решение, что при отсутствии недобросовестных действий или мошенничества, как они понимаются законом, они не имели права на реституцию. После открытия границы 9 ноября 1989 г. любой гражданин ГДР мог свободно покидать страну, и в соответствии с актом от 11 ноября 1989 г., регулирующим вопросы собственности, на граждан больше не возлагалась обязанность до отъезда из ГДР передавать свое имущество. Заявители подписали договор о передаче прав на недвижимость 8 декабря 1989 г. Жалобы, с которыми заявители обратились сначала в Федеральный административный суд, а затем в Федеральный конституционный суд, не увенчались успехом.
По поводу ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции. Заявители имели право собственности на дом, а также право пользования на принадлежащую государству землю, на которой был построен дом. Таким образом, спор должен рассматриваться с точки зрения права заявителей на беспрепятственное пользование своим имуществом. Верховный федеральный суд постановил, что передача собственности заявителями, произведенная во время существования ГДР, была недействительной, но впоследствии ни в одном из рассматривающих дело судов заявители не могли воспользоваться своим правом на реституцию. Таким образом, было допущено вмешательство государства в осуществление заявителями права на беспрепятственное пользование имуществом.
Что же касается правомерности такого вмешательства, то рассматриваемая мера основывалась на точных и доступных для ознакомления нормах законодательства о собственности. Кроме того, национальные суды ГДР установили критерий применения данного законодательства к спорам о незаконном лишении имущества, и используемое ими толкование законодательства не было произвольным. Что же касается цели, из-за которой произошло вмешательство в осуществление прав, то рассматриваемое законодательство предназначалось для урегулирования возникших после объединения Германии споров путем нахождения социально приемлемого баланса столкнувшихся интересов и преследовало общественные интересы.
Что же касается пропорциональности используемой меры, то анализ, проведенный административными судами, приведший к выводу о том, что при отсутствии насилия и обмана в значении вышеупомянутого законодательства не было совершено никаких мошеннических действий, выглядит вполне убедительно, несмотря на существующие мнения о том, что период между открытием границы между двумя германскими государствами и официальным объединением был отмечен большой неопределенностью, особенно на правовом уровне. Независимо от этого по законодательству заявители имели только право пользования на землю, таким образом, даже если бы они переехали куда-либо внутри ГДР, они не смогли бы сохранить свое имущество. Существенным фактором является также то, что заявители приобрели дом в 1986 г., уплатив сумму в 55 000 немецких марок, хотя при совершении фиктивного дарения в декабре 1989 г. приобретатели уплатили им сумму, которая по существовавшему на тот момент курсу для сделок между частными лицами была эквивалентна 220 000 немецким маркам. Соответственно, даже если имущество впоследствии приобрело высокую ценность, это не привело к наложению «несоразмерного бремени» на заявителей.
Принимая во внимание исключительные обстоятельства, связанные с объединением Германии, государство не превысило рамки своего усмотрения и установило «справедливый баланс» между интересами заявителей и интересами германского общества.
Требования ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции не нарушены (принято единогласно).
Читателю, возможно, будет интересно самостоятельно рассмотреть, как Европейский суд по правам человека относится к невозможности, по мнению государства-ответчика, реституции при нарушении пава собственности, например, по делу «Папамихалопулос и другие против Греции» (судебное решение от 24 июня 1993 г.).
Неправомерным признается и исключение из юрисдикции судов дел о национализации и отчуждении собственности. В качестве примера можем привести дела «Потоп против Румынии» (№ 35882/97) и «Попеску против Румынии» (№ 38360/97).
Схожая жалоба Калогеропулу и 256 других лиц против Германии и Греции (№ 59021/00) признана Европейским судом по правам человека неприемлемой. В жалобе ставился вопрос об отказе санкционировать принудительное исполнение судебного решения о возмещении ущерба против иностранного государства.
По делу «Андроне против Румынии» (№ 54062/00) ставился вопрос о правомерности возобновления производства по делу, рассмотрение которого завершилось вынесением вступившего в законную силу и обязательного к исполнению судебного решения, обязывающего возвратить ранее национализированную собственность. Европейский суд по правам человека в данном случае также посчитал, что по делу допущены нарушения соответствующих положений Конвенции.
Национализация собственности, по мнению Европейского суда по правам человека, не является только лишь внутригосударственным делом. Европейский суд по правам человека реагирует и на факты исключения из подсудности судов споров, связанных с национализацией собственности, отказы судов рассматривать дела, одновременно оценивая предполагаемое лишение собственности. Вместе с тем по данной категории дел Суд нередко устанавливая нарушение п. 1 ст. 6 Конвенции, указывает, что требования ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции не нарушены. В качестве примера можно привести дело «Линдер и Хаммермаер против Румынии (№ 35671/97).
В ходе рассмотрения жалобы Опреску против Румынии (№ 36039/97) было установлено, что Верховный суд Румынии отменил вступившее в законную силу и юридически обязательное решение, предписывающее возврат ранее национализированного имущества. Одновременно обжаловалось исключение из сферы компетенции судов дел, касающихся национализации и лишения имущества.
Схожую позицию занимает Суд и по вопросам задержки при выплате компенсации за отчуждение имущества. Дела, как правило, заканчиваются мировым соглашением.
По делу «Кальхейро Лопес против Португалии» (№ 69338/01) обжаловались проволочки с определением размера и выплатой окончательной компенсации стоимости собственности, изъятой в связи с национализацией. Суд установил следующее.
Заявители жалобы – акционеры крупнейшей в Португалии сельскохозяйственной компании. Эта компания была национализирована в 1975 г.; условия выплаты акционерам компенсации должны были быть установлены позже. Первоначальная сумма компенсации была зафиксирована государством в апреле 1980 г. Затем эта сумма была пересмотрена и увеличена в 1984 г. и 1986 г. Окончательная сумма компенсации была утверждена в 1988 г. По ходатайству заявителей арбитражный суд увеличил размер окончательной суммы компенсации своим решением, вынесенным в 1990 г. Государство воспротивилось этому решению и в ноябре 1993 г. утвердило новую сумму окончательной компенсации заявителям. В 1994 г. заявители принесли жалобу в суд с просьбой о судебной проверке законности действий государства, и их жалоба была удовлетворена. После обжалования государством этого решения суды страны отклонили требования заявителей, и последнее решение об отклонении требований вступило в законную силу в ноябре 2000 г.
Учитывая правило rationetemporis, Европейский суд не правомочен рассматривать жалобу заявителей, так как она касается акта национализации и вопроса о назначении суммы подлежащей выплате компенсации, событий, имевших место до ратификации Конвенции государством-ответчиком. Жалоба признана неприемлемой.
Жалоба признана приемлемой, что касается п. 1 ст. 6 Конвенции, ст. 13 и 17 Конвенции, а также ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции в отношении жалоб, связанных с определением суммы окончательной компенсации и просрочкой ее выплаты.
Европейский суд не может изучать отдельные утверждения о наличии нарушений общих принципов международного права, но может принять таковые утверждения во внимание при изучении утверждений о наличии нарушений статей Конвенции и должен принять их во внимание при толковании Конвенции.
Интересна практика рассмотрения Европейским судом по правам человека дел, связанных с обжалованием незаконной конфискации имущества.
Так, при рассмотрении жалобы Копецки против Словакии (№ 44912/98) было установлено, что в 1959 г. отец заявителя был осужден за хранение золотых и серебряный монет в нарушение действовавших тогда правовых норм. Ему было назначено наказание в виде лишения свободы сроком на один год, а монеты были конфискованы. В 1992 г. обвинительный приговор и все последующие судебные решения по делу были отменены в контексте судебной реабилитации отца заявителя, и заявитель впоследствии потребовал возврата монет. Районный суд установил, что в 1958 г. монеты были переданы в краевое управление Министерства внутренних дел, и предписал Министерству внутренних дел вернуть их заявителю. Однако по жалобе министерства окружной суд отклонил требования заявителя на том основании, что Копецки не выполнил установленное законом условие – указать местонахождение искомого имущества на момент вступления в силу Закона 1991 г. «О внесудебной реабилитации». Верховный суд Словакии отклонил жалобу заявителя, поданную по вопросам права, по тем же основаниям.
По поводу ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции. Положения ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции не налагают на государства никакой общей обязанности возвращать собственность, поступившую в их распоряжение до ратификации ими Конвенции. Не налагают эти положения и каких-либо ограничений на свободу действий государств при определении объема производимой реституции и характера условий ее проведения. В настоящем деле то обстоятельство, что реституция собственности в соответствии с Законом 1991 г. «О внесудебной реабилитации» оговаривалась определенными условиями, не нарушало поэтому права заявителя. Сказанное не означает, что применение соответствующих норм по конкретному делу не может поднять вопрос о соответствии действий государства требованиям ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции. Но прежде чем обратиться к этому вопросу, необходимо установить, могут ли требования заявителя быть приравнены к понятию «имущество».
Вещно-правовой интерес, которым обосновывается правопритязание заявителя, не может быть охарактеризован как «существующее имущество». Остается определить, образует ли его правопритязание «актив», то есть было ли оно в достаточной мере твердым, и – в этом контексте это значимо – имелось ли у заявителя «правомерное ожидание» выгодоприобретения. В постановлениях по предыдущим делам, рассмотренным Европейским судом, понятие «правомерное ожидание» увязывалось либо с разумно оправданной надеждой субъекта на применение правового акта, имеющего здравую юридическую основу, или на то, как правопритязание, отвечающее требованиям «актива», будет рассмотрено соответствующими инстанциями в соответствии с нормами национального права.
Более того, в постановлениях по другим делам Европейский суд проводил различие между простой надеждой на реституцию собственности «правомерным ожиданием» такой реституции, которая должны быть более конкретизированной и базироваться на правовой норме или правовом акте. В постановлениях по этим делам в центре внимания Суда было не столько «правомерное ожидание», сколько наличие правопритязания, приравненного к «активу». Ввиду этого обстоятельства существование «реального спора» или «подлежащего судебному рассмотрению правопритязания» не было критерием определения наличия у субъекта «правомерного ожидания». Напротив, в тех случаях, когда правопритязание обосновывается вещно-правовым интересом, оно может считаться «активом» только тогда, когда тому есть основание в национальном праве.
В настоящем деле никакой конкретный вещно-правовой интерес заявителя не пострадал в результате того, что он полагался на какой-то отдельный правовой акт, и поэтому у него не было «правомерного ожидания» выгодоприобретения. Остается решить, имелись ли тем не менее достаточные правовые основания для того, чтобы считать его правопритязание «активом». В этом отношений единственный спорный вопрос по делу – можно ли говорить о том, что заявитель выполнил условие закона о необходимости указать местонахождение имущества. Суды страны не нашли достаточных доказательств тому, что Министерство внутренних дел до сих пор владеет монетами, о которых идет речь по делу, и при этом нет никаких признаков того, что суды произвольным образом разрешили вопрос. Поэтому и у Европейского суда нет оснований для того, чтобы придти к иному заключению.
Правопритязание заявителя изначально было условным, и суды в конце концов установили, что но не выполнил предписанные законом требования. Европейскому суду поэтому не было со всей убедительностью показано, что правопритязание заявителя достаточно прочно, чтобы считаться «активом». Хотя решение суда первой инстанции было вынесено в пользу заявителя, впоследствии оно было отменено и потому не наделяло заявителя правом, подлежащим исполнению в силу закона. У заявителя поэтому не было «имущества» в значении ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции, которая, следовательно, неприменима к настоящему делу.
Европейский суд пришел к выводу, что по делу ст. 1 Протокола № 1 к Конвенции нарушены не были (принято тринадцатью голосами «за» и четырьмя голосами «против»).
|
