Чашин А.Н.,
главный редактор
 Алексеев Сергей Сергеевич (р. 1924) – российский юрист, член-корр. РАН (1987). Участник ВОВ. Окончил Свердловский юридический институт (1952), (лучший выпускник). К. ю. н. (1952, диссертация по гражданскому (банковскому) праву, научный руководитель Б.Б. Черепахин), с того же года – преподаватель кафедр гражданского права и теории государства и права. Д. ю. н. (1960, диссертация посвящена предмету граж данского права). Заведующий кафедрой ТГиП Свердловского юридического института (1962–1988). Госпремия СССР (1977).
Директор института философии и права Уральского отделения АН СССР (1988–1992). Народный депутат СССР (1989–1991), член Верховного совета СССР. Председатель Комитета конституционного надзора СССР (1989–1991). Председатель Исследовательского центра частного права (1991). Разработчик проектов Конституции РФ (1993) и ч. I ГК РФ (1994). Почетный профессор Уральской государственной юридической академии, почетный доктор Университета Париж-XII Валь-де-Марн. Опубликовал свыше 400 научных работ, в т. ч. 60 монографий по ТГиП. Научный руководитель 15 защитившихся докторантов и более 60 аспирантов. Редактор ряда периодических юридических изданий. Юрист года (2009).
***
Свою научную деятельность С.С. Алексеев начинает исключительно как цивилист.
Опубликованные им в 1950-е гг. ХХ в. работы посвящены вопросам гражданского права. В этот период им обосновываются такие теоретические положения, как степень имущественной обособленности субъекта гражданского правоотношения, необходимой и достаточной для функционирования товарного производства(1), автономия сторон гражданского правоотношения(2), которые требовали теоретического осмысления в рамках функционировавшей командно-административной системы.
(1) См.: Алексеев С.С. Предмет советского социалистического гражданского права // Ученые труды. Сер. «Гражданское право». – Т. 1. – Свердловск, 1959. – С. 120–123; Он же. Предмет советского гражданского права // Советское государство и право. – 1955. – № 1. – С. 105–106.
(2) Алексеев С.С. Предмет советского социалистического гражданского права // Ученые труды. Сер. «Гражданское право». – Т. 1. – Свердловск, 1959. – С. 271.
Кроме того, С.С. Алексеев обращался к вопросам структурно-сложных правоотношений(1), односторонних сделок(2), гражданского правонарушения(3). Цивилистическая составляющая в работах С.С. Алексеева занимает значительную долю и в поздний период. Ученый на рубеже ХХ–ХХI вв. обращается к таким проблемам, как место и роль гражданского права в современную Эпоху(4), обосновывает положение о частном праве как «явлении разума»(5), много внимания уделяет вопросам частного права, институту собственности, проблемам Гражданского кодекса РФ(6). С.С. Алексеев выступает с резкой критикой примененного в России варианта приватизации государственной собственности, отмечая его кардинальные недостатки, видя неудачи процесса разгосударствления собственности в невозможности использования в этом процессе института акционерных обществ.
Одновременно С.С. Алексеев противится государственной форме собственности, видит в ней неизбежное зло, к которому общество должно прибегать весьма осмотрительно и только для решения тех задач (оборона, экология и т. п.), которые недостижимы с частнособственнических позиций. При этом в литературе отмечена критика С.С. Алексеева за попытку противопоставить государству человека, общество и право.
Среди трудов С.С. Алексеева имеются и полностью посвященные общетеоретическим проблемам юриспруденции (например, монография «Механизм правового регулирования в социалистическом государстве»(7)), в которых ученый придерживается выверенных в духе времени марксистских взглядов на сущность государства и права (в первую очередь – на их классовую детерминанту).
Собственность. Наибольшее значение среди работ С.С. Алексеева имеет его видение сущности и места в современной политико-правовой системе института собственности, сущность и смысл которой он раскрывает через следующие ее социальные функции(8):
– мотивационную основу собственности как активной, в том числе творческой, созидательной деятельности человека, прежде всего в области производства, экономики (ибо отношение к вещам, иным опредмеченным составляющим, выступающим в качестве «своих», только и может быть таким же, как и к самому себе, – активным, изначально настроенным на рост и расширение объектов собственности, на созидательную деятельность);
– наличие в собственности импульса, толкающего производителя на предельный и жесткий риск в хозяйственной деятельности, когда максимальный экономический успех получает приоритет перед возможной неблагоприятной альтернативой, в том числе разорением, – это последствие (тоже не имеющее альтернативы) самой сути отношения к вещам «как к своим»;
(1) Алексеев С.С. Гражданская ответственность за невыполнение плана железнодорожной перевозки грузов. – М., 1959. – С. 24–37.
(2) Алексеев С.С. Односторонние сделки в механизме гражданско-правового регулирования // Теоретические проблемы гражданского права. Сборник ученых трудов Свердловского юридического института. – Свердловск, 1970. – Вып. 13. – С. 46–63.
(3) Алексеев С.С. О составе гражданского правонарушения // Правоведение. – 1958. – № 1.
(4) См.: Алексеев С.С. Гражданское право в современную эпоху. – М., 1999.
(5) См.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. – М., 1999.
(6) Гражданское право / под общ. ред. С.С. Алексеева. – М., 2004. – С. 411–417.
(7) Алексеев С.С. Механизм правового регулирования в социалистическом государстве. – М., 1966.
(8) Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. –М., 2008. – С. 55.
– силу собственности, обременяющей собственника социальной ответственностью за результаты использования своего имущества, за успех своего дела (ибо при отношении к вещам, иным опредмеченным явлениям «как к своим» и социальная ответственность применительно к таким объектам и к связанной с ними хозяйственной деятельности также может быть лишь «своей», естественной, не навязанной в качестве какого-либо внешнего, дополнительного обременения);
– явление собственности как фактора, обусловливающего вложение результатов деятельности в производство («собственные» инвестиции – вложения, возможные только в системе отношений, построенных на частной собственности).
Перечисленные функции, по мнению С.С. Алексеева, имеют определяющее значение для жизни современного общества, и в первую очередь для его экономики.
При этом мирозданческая миссия собственности рассматриваемому ученому видится в обеспечении возможности многократного усиления и развертывания силы и интеллекта человека через вещи, иные интеллектуально-объективированные предметы, т. е. прежде всего через производство, экономику(1).
Являясь сторонником доминирования в национальных хозяйственных системах частной собственности над государственной, С.С. Алексеев ставит проблему зарождения в современной России уникального феномена ньюгосударственной (новогосударственной) собственности, базирующейся на трех основных составляющих(2):
– государственная собственность как таковая (государственные унитарные и казенные предприятия, государственные организации, бюджетные средства, имущество Центрального банка, Резервного фонда и Фонда развития);
– прогосударственная собственность (имущество акционерных обществ, контрольный пакет акций которых принадлежит государству: Сбербанк, Газпром и проч.);
– госаффилированная собственность (имущество юридических лиц и индивидуальных предпринимателей, зависимых от государства, например через кадровое или налоговое воздействие).
«Самое существенное, – отмечает С.С. Алексеев, – что характерно для огосударствленной собственности современного российского общества, заключается в том, что по своей силе, властной мощи она не уступает, а, быть может, и превосходит потенции государственной собственности в советском обществе»(3). Она есть «своего рода грандиозный чужеродный монстр, ужившийся в нужных ему пределах с частнособственническим хозяйством и извлекающий из этого симбиоза максимальные выгоды для своего утверждения и развития»(4). В связи с набирающей обороты тенденцией огосударствления собственности в нашем государстве С.С. Алексеев рассматривает проблему государственных корпораций, являющих собой адекватную форму реализации потенциала огосударствленной собственности на практике. Анализ же института госкорпораций (по своей сути, казалось бы, сугубо цивилистического, представляющего собой не более чем организационно-правовую форму юридического лица) приводит автора к выводам политологического характера, касающимся характеристики современного нам с вами, уважаемый читатель, государственного строя, который представляет собой согласно излагаемому учению корпоративистское государство.
(1) Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. – М., 2008. – С. 86.
(2) Там же. – С. 215–216.
(3) Там же. – С. 216.
(4) Там же. – С. 220.
Корпоративистское государство. «Верно отмечается в печати в последнее время, – пишет С.С. Алексеев, – что «главное правило корпорации – отсутствие единых правил. Ведущий принцип корпоративизма – избирательность, неравенство, дискриминация). Вот и получается, что авторитаризм, по весьма широко распространенным мнениям, будто бы присущий только области политики, на самом деле может довольно успешно в нарастающих масштабах развивать и утверждать свое господство также и в экономико-социальных отношениях в том числе, притом в своих ключевых моментах, в отношениях собственности. И здесь, как свидетельствуют факты нынешнего времени, возможны своеобразные и тревожные социальные превращения. На известном уровне такого корпоративно-олигархического развития общества, когда государственные корпорации со своей системой корпоративных норм приобретают доминирующее значение, оно может охватить не только область управления, но и «само» государство. С этой точки зрения заслуживает внимания высказанный в печати взгляд, в соответствии с которым государство в указанных условиях, сохраняя атрибутику внешне формально-демократических характеристик, вместе с тем все более, по мере углубления нового огосударствления и начал государственного капитализма, само обретает черты корпорации.
Да так, что в итоге перед нами, казалось бы, неожиданно оказывается принципиально новый феномен политико-государственной жизни – корпоративистское государство. Государство при таком развитии событий выполняет сообразно указанным тенденциям определенные экономические задачи уже по жестким канонам государственного капитализма, в соответствии с потребностями политической власти. У нас, в современной российской действительности, – задачи, связанные в немалой степени с мобилизационными целями и адаптированными рыночными отношениями по основным ныне в мире энергоносителям – нефти и газу. А также иным богатствам, базирующимся на природных ресурсах – металлу, лесу, рыбным ресурсам, питьевой воде и т. д»(1).
Корпоративистское государство вызывает у С.С. Алексеева серьезную озабоченность, тревогу, которая базируется на следующих суждениях(2):
1) имеются исторические данные, когда первое в мировой истории фашистское государство Италия в 1920–1930-х гг. (а затем и Испания со второй половины 1930-х гг.) начало утверждаться с развития именно корпоративных отношений и обозначений (когда властная политическая система официально обозначала себя в качестве «корпоративного государства»);
2) суть корпораций, сама логика возвышения и разрастания государственных корпораций, система которых неизбежно втягивает в себя также и политические отношения, а в конце концов – и «само» государство;
3) несовместимость политической системы, внешне построенной на либеральных категориях и одновременно с жесткими авторитарными тенденциями на практике, в реальной жизни, – противоречие, которое не может не опереться на корпоративные отношения и объединения (корпорации) и которое в конечном счете, тем более в глобальных масштабах, приводит к своеобразным для всей страны и ее международной жизни изменениям в природе и структуре государства и межгосударственных отношений.
(1) Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. – М., 2008. – С. 224.
(2) Там же. – С. 224–225.
Все перечисленное приводит С.С. Алексеева к выводу, согласно которому развитие собственности в виде акционерных обществ, доверительной собственности и подобных сугубо рыночных реалий, а ныне еще развитие огосударствленной собственности и государственных корпораций вновь как бы изнутри общества ведет к структурам авторитарного типа(1).
Догма права. На рубеже ХХ–ХХI вв. С.С. Алексеевым опубликована монография «Восхождение к праву»2, основное содержание которой посвящено догме права и ее роли для научного деятеля и правоприменителя. Под догмой права, догматической юриспруденцией С.С. Алексеев понимает «не что иное, как специфический предмет юридических знаний, особый сектор социальной действительности – юридические нормы, законы, прецеденты, правовые обычаи, обособленные в соответствии с потребностями юридической практики в качестве основы решения юридических дел»(3).
В своем учении о догме права С.С. Алексеев следующим образом характеризует ее составляющие. «Центральным звеном в догме права являются юридические нормы. В юридических нормах и через юридические нормы (по большей части в наших условиях – через нормы законов, иных формализованных источников) определяются и ситуации, требующие правового решения, и порядок таких решений, а главное – правовые средства разрешения правовых ситуаций, юридических дел. Таким образом, на уровне «догмы» право выступает в качестве нормативного образования. Причем наше внимание здесь сосредоточивается на юридических нормах, выраженных в законах, в кодексах, а отсюда – и на «самих» законах… Главное здесь – то, что законы – это наиболее развитая форма закрепления юридических норм, законы получают распространение и в других юридических системах, и вовсе не случайно во всем мире именно с законами (даже терминологически) связаны представления о законности – строгом правовом порядке, который должен существовать в более или менее развитом обществе, признающем право в качестве социального регулятора»4.
Кратко формулируя догму права как «формализованные юридические нормы, закрепляемые «на бумаге», в законах, других правовых актах, в которых они выражаются, существуют»5, С.С. Алексеев выделяет следующие ее элементы:
– детализированное строение права (правовые нормы во всех их разновидностях, субъективные права и обязанности, связь между ними, именуемая «правоотношением», юридические факты и т. д.);
– источники права (законы, другие нормативные акты, прецеденты и т. д.);
– индивидуальные юридические акты, иные действия, связанные с толкованием права, его реализацией;
– действие права, то есть также особые юридические реальности, связанные с деятельностью людей по толкованию, реализации и применению права, обобщенно – с юридической, судебной практикой.
(1) Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. – М., 2008. – С. 225.
(2) См.: Алексеев С.С. Восхождение к праву. – 2-е изд., перераб. и доп. – М., 2002.
(3) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 48.
(4) Там же. – С. 51.
(5) Алексеев С.С. Избранное. – М., 2003. – С. 46.
Примечательно, что при рассмотрении догмы права С.С. Алексеев приходит к выводу, согласно которому перспектива правовой науки заключается в преодолении рамок этой самой догмы права, выходе за ее границы, базировании последующего этапа познания правовой действительности не на одной только догме, но и на философии.
«Ведь в центре правовых представлений, – рассуждает профессор, – относящихся к догме права, – юридические нормы, выраженные в законе (иных источниках), и потому весь спектр многообразных фактических данных в юридической области рассматривается под «нормативным» углом зрения. И такой угол зрения, при всех ранее отмеченных достоинствах, все же сам по себе ограничивает рамки в понимании практического действия позитивного права и своеобразие его теоретического видения. То есть такой трактовки права, когда его оценочные характеристики ограничиваются особенностями эффективного и целесообразного нормативного регулятора.
Между тем подобное («нормативно-регулятивное») видение права далеко не все объясняет в его функционировании, строении, месте и назначении в жизни общества. И поэтому при попытках более основательного теоретического анализа права на основе современных философских представлений приходится выходить за рамки одной лишь юридической догмы»(1). И немного далее: «И именно тогда можно предположить, уже на данной ступени разработки проблемы и окажется, что характеристика права как социального образования со своими особыми свойствами и как системы норм даже в сугубо догматическом, формально-юридическом понимании (а значит, – и оценка необходимого здесь юридического позитивизма) – не завершающий, не конечный пункт его постижения, а незаменимая практическая потребность, причем с точки зрения фундаментальных знаний всего лишь начальная, стартовая его ступень. Потому-то использование на правовом материале современных философских данных заставляет выходить за пределы одной лишь догмы права»(2).
Материя права. Право С.С. Алексеев представляет в виде особой социальной реальности, имеющей свое «тело», своеобразную материю со специфическими свойствами, своей жизнью, логикой, определяющей ее существование и развитие. При этом материя права, являясь довольно доступным для человека «веществом», на практике не всегда легко поддается вольному манипулированию собой. «Тело» права, по С.С. Алексееву, состоит из нескольких слоев. Первый слой – отдельные правовые средства, имеющие характер сугубо практических мер принудительного порядка, реализуемые силой государственной власти. Этот слой выступает в качестве глубинного основания всей материи права. Второй слой представляет собой основу фундаментального порядка правовой материи. Это способы правового регулирования: дозволение, запрет и позитивное обязывание. Третий слой правовой материи – это юридические конструкции, которые ученый понимает следующим образом: «… юридические конструкции представляют собой органический, всеобщий, непосредственно нормативный, а главное – наиболее совершенный и важный по значению элемент собственного содержания права, его внутренней формы. Причем – элемент, рождаемый во многом спонтанно и вместе с тем являющийся результатом интеллектуальной деятельности – процесса типизации, и в этом качестве – готовый к тому, чтобы на основе нового опыта, данных науки, силы разума получить дальнейшее развитие, новый уровень совершенства. Именно юридические конструкции образуют центральное звено (основу, стержень) материи права, достигшей необходимого (для реализации своих функций) уровня развития, совершенства»(1).
(1) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 83.
(2) Там же. – С. 85.
«Юридические конструкции, складывающиеся на тех или иных участках правового регулирования публичного и частного права, потому и приобретают характер типовых, модельных структур, что они представляют собой не произвольные, а устойчивые, математического типа соотношения юридических фактов, прав, обязанностей, ответственности, иных «частиц» правовой материи. Только «таких», а не каких-то иных»2. Наглядно строение материи права по С.С. Алексееву представлено на рис. 1.
При изучении правового учения С.С. Алексеева необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что он не противопоставляет естественное и позитивное право, как это ошибочно распространено в юридической науке. Ученый видит рождение позитивного права после естественного, на его базе. Естественное право проявляет себя на уровне правового обычая, рождаясь при решении юридической ситуации.
В процессе обобщения юридической практики право наполняется нормативностью, становится позитивным. С.С. Алексеев указывает на то, что решение юридического дела – это не только конечный этап юридического процесса, но и, так сказать, момент рождения самого права как регулятора общественных отношений, поскольку именно ситуация, потенциально требующая решения, вызывает к жизни право.
При этом «не только решение правовой ситуации дела представляет собой мыслительную операцию, так сказать, проявление рациональных начал, разума, но и само позитивное право, выраженное в правовых средствах, юридических конструкциях, структурных подразделениях, получивших нормативное выражение, – это также продукт мыслительных операций весьма сложного, высокого порядка, – нормативных обобщений. Да еще с существенными моментами предвидения, прогноза и нацеленностью на предельную разумность и окончательность подобного обобщения прогностического порядка»(3).
(1) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 214.
(2) Там же. – С. 226.
(3) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. – М., 2000. – С. 51.
Структура и модель права. В своем учении С.С. Алексеев обращает внимание на то, что в современной юридической науке отрасли права рассматриваются, как правило, однолинейно, как равнозначные совокупности норм, различающиеся по предмету и методу правового регулирования. Отмечая недостаточность подобных теоретических взглядов на характеристику структуры права, С.С. Алексеев, применительно к развитым национальным юридическим системам подразделяет всю систему права на следующие группы отраслей:
– базовые (профилирующие);
– специальные;
– комплексные.
Применительно к количеству базовых отраслей права С.С. Алексеев предлагает использовать формулу: «1 + 2 × 3 = 7», согласно которой каждая система права развитого государства состоит ровно из семи отраслей:
– во-первых: конституционного, являющегося своего рода юридической первоосновой;
– во-вторых: трех отраслей материального права: гражданское, административное и уголовное.
Гражданское и административное право присутствуют в перечне профилирующих отраслей права потому, что выражают частное и публичное право, то есть воплощают в своих юридических режимах первичные методы: диспозитивного и централизованного управления. Гражданское и административное право – это регулятивные отрасли. Включение сюда отрасли уголовного права обусловливается тем, что это единственная отрасль права, выделившаяся из правоохранительной сферы, из среды прочих правоохранительных органов, оставшихся в пределах регулятивных отраслей (административного и гражданского), концентрирующая максимально жесткие меры государственно-правового воздействия на наиболее тяжкие из правонарушений – преступления. Уголовное право – это охранительная отрасль;
– в-третьих, этим трем отраслям материального права соответствуют три отрасли процессуального права: гражданско-процессуальное, административно-процессуальное и уголовно-процессуальное.
На базе профилирующих отраслей формируются специальные отрасли права, структурно подчиненные им. Это, например, трудовое, семейное, земельное, финансовое право. Кроме того, профилирующие отрасли права являются базой формирования комплексных отраслей, таких как морское, предпринимательское и проч.
«Отличительные особенности профилирующих (базовых) отраслей, – пишет С.С. Алексеев, – раскрывающие их значение в качестве ядра системы права, заключаются в том, что они концентрируют главные (генеральные) юридические режимы – режимы качественно своеобразные, исходные по специфике правового регулирования и потому предопределяющие основные типовые особенности юридического инструментария»(1).
К характеристикам базовых (фундаментальных) отраслей права относятся:
– исчерпывающая концентрация генеральных юридических режимов, групповых методов правового регулирования;
– юридическая несовместимость (чистота, контрастность), что исключает возможность взаимного субсидиарного применения входящих в данные отрасли норм;
(1) Алексеев С.С. Избранное. – М., 2003. – С. 80.
– юридически первичные, т. е. содержащие исходный правовой материал, который затем так или иначе используется при формировании правовых режимов других отраслей, и вследствие этого выступающие в качестве заглавных подразделений целых групп отраслей права;
– имеющие стройную, законченную архитектонику, четкие закономерные зависимости, иерархические связи.
Одновременно с отраслевой структурой права ученый предлагает его модель, реализация которой на практике призвана сделать любую современную национальную правовую систему максимально эффективной. Такая идеальная модель складывается из трех блоков(1):
1) блок законов (в основном это – конституционное, уголовное, административное право), вводящих императивные нормы, направленные на установление и поддержание надлежащей организации общественных отношений и устойчивого правопорядка на централизованных началах;
2) блок законов, основное содержание которых складывается наряду с необходимым императивным минимумом, основополагающих принципов, рамочных норм, оценочных понятий, регламентаций на диспозитивных началах типовых конструкций и оптимальных правовых средств, призванных обеспечивать строгое проведение правовых начал в областях жизни, нуждающихся лишь в децентрализованном регулировании;
3) прецедентное право, складывающееся в соответствии с культурой и техникой судебных прецедентов на основе законов.
Логика права. С.С. Алексеев считает, что у права есть своя логика – логика права, то есть логика жизни права, то, что выражает закономерности бытия и функционирования права, раскрывающиеся непосредственно в его материи. Логика права обусловливает неизбежность, строгую детерминированность правовых фактов и процессов. Наличие логики права сопряжено с тем, что мир права представляет собой по большей части долженствование, тогда как иные сферы действительности есть сущее. Построенное на нормах позитивное право повествует наблюдателю не столько о том, что есть, сколько о том, что должно быть. Иными словами, не о том, что есть реально на данный момент, а о том, что должно быть, к чему должен стремиться правоприменитель. «Здесь, кстати, – пишет об этом С.С. Алексеев, – наглядно проявляются своеобразные черты действующего права (допустим, в отличие от исторических документов – ранее действовавших законов или же от проектов законодательных документов). Юридические нормы складываются, издаются или признаются, вводятся в действие именно для того, чтобы содержащиеся в них положения о должном становились при наличии определенных условий реальностью, фактически воплотились в действительность. «Заданность на реальность» является важнейшей специфической чертой долженствования, характерной для позитивного права (как права действующего)»(2).
И немного ниже: «И вот как раз при широком подходе к материи права весьма отчетливо обнаруживается, что юридические нормы не могут не быть «заряженными» правоотношениями, а те в свою очередь – «заряженными» актами реализации.
Потому-то в своей последовательной связи они и образуют своеобразную логическую
(1) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. – М., 2000. – С. 245.
(2) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 224.
цепь – механизм правового регулирования. В глубоких пластах правовой материи, как становится все более ясным, существует нечто такое (логика!), что закономерно, неотвратимо ведет к следующим звеньям цепи правовых явлений, а в конечном счете – к определенным, как бы заранее «запрограммированным» результатам»(1).
Логика права базируется на двух «китах» – опыте и разуме. Академик Алексеев пишет об этом так: «… два основных начала лежат в основе права – опыт и разум. Опыт решения жизненных ситуаций… Разум, который в разных своих проявлениях включается для обеспечения такого рода решения на рациональной основе и в оптимальном варианте. И вот на этой основе в ходе развития (судебной практики, прямого законотворчества) формируется «правовая материя», в которой действует своя логика. Эта логика… «ведет» право как явление рационального порядка к смыслу цивилизации – к обеспечению свободы человека, раскрывающей индивидуальность человека как духовной личности, а также исключению из жизни людей «бесовского» зла – произвола, насилия»(2).
Функции права. Как известно, сущность любого предмета можно постигнуть посредством изучения его специфических функций. Сущность права соответственно постигается путем изучения его функций, которые, однако, различны применительно к праву, функционирующему на различных стадиях развития общества.
Применительно к современному обществу, характеризующемуся наличием гражданского состояния, С.С. Алексеев выделяет следующие функции права(3):
– быть носителем и гарантом свободы человека в оптимальных разумных формах;
– отсечь зло и несчастья – вольницы злоупотреблений, преступлений во всех их разновидностях;
– переводить «свободу вообще» в деловую активность, в творчество, в созидательное дело.
Типология правовых семей. В ранних трудах С.С. Алексеев обосновывал четырехчленное деление при отношении национальных правовых систем к правовым семьям, но в дальнейшем отказался от наличия самостоятельного значения правовой семьи, первоначально поименованной как «заидеологизированные системы социалистических стран». В более поздних публикациях профессора Алексеева система правовых семей выглядит следующим образом:
1) романо-германское право, базирующееся на общих нормах, выраженных в законе. К этой семье относятся романское, германское, северное (скандинавское) право;
2) общее (прецедентное) право, основанное на судебных прецедентах. Сюда входят: английское, американское право, а также национальные юридические системы Австралии, Канады (кроме провинции Квебек), Новой Зеландии, ряда стран, бывших колоний Британской империи;
3) традиционные неотдифференцированные системы, содержание которых во многом определяется религиозными и общинными, традиционными началами, философскими, идеологическими доктринами. В эту правовую семью входят: китайское, традиционно японское, традиционное индуистское, исламское, а также социалистическое право (поскольку оно основано на коммунистической правовой идеологии).
(1) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 226.
(2) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. – М., 2000. – С. 145.
(3) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 260–261.
Наглядно система правовых семей по С.С. Алексееву представлена на рис. 2.
Небезынтересно понимание С.С. Алексеевым самого термина «юридическая система» (или «правовая система»). В содержание этого понятия им вкладывается не только система законодательства конкретного государства, но и системы судебных и правоохранительных органов, а также законодательных учреждений(1).
Характеристика национального права. Российское право С.С. Алексеев именует феноменом византийского права. «Увы, – пишет С.С. Алексеев, – мы, в России, так и не поняли, что в полном соответствии с утвердившейся на российской земле слегка европеизированной абсолютистской монархией восточно-деспотического типа господствует не юридическая система, готовая к восприятию европейской культуры, а право власти, конкретнее – теократическое право, выраженное (как и государство) в структурах авторитарного, восточно-тиранического характера. Более того, сообразно особенностям страны, развивавшейся на стыке восточных и европейских цивилизаций, да притом – под эгидой Византии и позднего православия, российское самодержавие породило юридического монстра – византийское право». Отдавая должное византийской культуре в целом, ее достижениям в духовной области, соединившим ценности античности и культуры Востока, надо видеть византийские особенности в политических отношениях, в сфере власти, которые – конечно же с немалой долей условности – могут быть названы «византийским правом». Правом (в широком значении этого термина), которое отдает приоритет в социальной жизни идеологическим догмам, оправдывает во имя самодержавной власти насилие над людьми, расправу над непокорными и одновременно характеризуется весьма развитыми юридическими формами»(2).
И далее: «Главная примета сохранившихся в России до настоящего времени канонов византийского права – это фасад, как правило, «демократический», за которым беспрепятственно творит дела в конечном счете власть азиатско-теокритического типа – власть с преобладающими авторитарными характеристиками, со своими изощренными приемами властвования, насилием, ложью, фальсификациями.
(1) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. – М., 2000. – С. 14.
(2) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 96.
Наиболее искусным фасадом, за которым безраздельно господствовала власть партократии, стали Советы. С этой точки зрения главная неудача развернувшихся с начала 1990-х гг. «кардинальных реформ» – это то, что, несмотря на множество демократических законов, демократическую в своей основе Конституцию, казалось бы, передовую организацию власти, другие политические и экономические новшества, в России по основным своим устоям во многом сохранилось византийское право»(1).
Здесь в своих рассуждениях С.С. Алексеев в чем-то перекликается с тезисами В.С. Нерсесянца о том, что современная российская государственно-правовая действительность только внешне является демократической, а по-сути – неофеодальной.
Удачность подхода к отечественному праву как к феноменально-византийскому заключается в его универсальности. Характеристика национальной правовой системы нашей страны с точки зрения соответствия признакам, характерным для византийского типа права, позволяет дать единое объяснение особенностям ее функционирования, без допущения дискретности в ходе исторического развития. Действительно, при понимании нашего национального права как византийского становятся очевидными его цивилизационные особенности, присущие как дореволюционному русскому, так и советскому и в не меньшей мере – современному российскому праву.
О наличии признаков феодализма, присущих современному российскому обществу и государству, свидетельствуют и следующие рассуждения ученого. В своих работах, посвященных даже не общей теории государства и права, а проблемам права собственности, он отмечает, что массовое акционирование, осуществленное в 1990-х гг. прошлого века в рамках приватизации государственного имущества, освободило пространство хозяйственной жизни из-под пут феодальной власти(2). Так как общеизвестно, что акционирование, осуществленное в нашей стране в указанный исторический период, представляло собой передачу государственной собственности в частную, а государство, которое накопило эту собственность, было советским, то можно сделать вывод, что феодальную власть С.С. Алексеев ассоциирует именно с советской.
В другом месте у С.С. Алексеева находим следующий интересный отрывок.
«А наиболее впечатляющий парадокс здесь в том, что хотя такого рода фактическое обладание всем имуществом общества (имеется в виду акционерное общество. – А.Ч.), сосредоточиваемое у владельца контрольного пакета акций (или просто у «одного лица», будь то акционерное общество или общество с ограниченной ответственностью), является в основном властью фактического порядка, именно оно выявляет и дает в руки владельцев важнейшие прерогативы собственности – права абсолютного и исключительного обладания. Да еще более высокого статуса, нежели это предусмотрено в законодательстве. Права полновластного авторитарного хозяина. С учетом объема наличествующего (и присваиваемого) имущества – права олигарха.
Туг-то и раскрывается ларчик. Подноготная некоторых, казалось бы, предельно демократических обществ, где основные богатства и власть сосредоточиваются в руках небольшого круга лиц – олигархов. Да и секрет из нашей, российской, недавней и сегодняшней действительности. Секрет того, как за несколько недолгих лет некоторые оборотистые деятели (в основном – выходцы из номенклатуры, былого комсомольско-партийного актива, криминала) превратились в обладателей несметных богатств – стали миллионерами и миллиардерами. Вышли на уровень «нефтяных шейхов». Именно «шейхов», что тоже вполне объяснимо.
(1) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 97.
(2) Там же. – С. 338.
Ибо в цепочке, завершаемой олигархом (ваучеры – их скупка по низкой цене – превращение предприятий всех отраслей «по списку» в акционерные общества – приобретение на ваучеры контрольного пакета акций – преобразование некоторых из них в общества с ограниченной ответственностью), лакомыми кусочками для упомянутых оборотистых деятелей, опирающихся на политическую власть или прямо соединенных с нею, стали в основном предприятия добывающих отраслей, осваивающих природные богатства, прежде всего нефтяные и газовые.
А в этой связи вот какое предположение (так же, как и только что изложенные, – не более чем дискуссионное). Власть олигархов как собственников – власть вполне законная, проведенная через институты действующих государственных и правовых систем, и одновременно – незримая, действующая «сверх» или «выше» действующего правопорядка.
Но ведь это один в один совпадет с властью верхушки чиновничьей партийногосударственной элиты, которая существовала «при социализме» в отношении гигантской государственной собственности, всего «народного достояния»! Не означает ли это, что в нашей стране в годы перемен произошла в конечном счете всего лишь смена одного варианта авторитарной экономико-политической системы другим, более современным вариантом с сохранением ее сути, олигархической (номенклатурной) природы, основных механизмов? И с той лишь разницей, что в одном случае всемогущество реальных властителей спрятано за фасадом «социализма», «всенародным достоянием», «полновластием трудящихся», а в другом – «рынком», «демократией», «свободными выборами»(1)?
С учетом того, что социалистический строй С.С. Алексеев, как мы видели выше, ассоциирует с феодальным и предполагает сохранение этого же строя в современной России, можно сделать вывод о том, что рассматриваемый ученый обнаруживает доказательства неофеодализма. Несмотря на то, что нигде в своих опубликованных трудах С.С. Алексеев, в отличие от В.С. Нерсесянца, современное российское государство феодальным (или неофеодальным) не называет, все же точки зрения обоих теоретиков по этому вопросу совпадают.
О законе. Высказываясь о законе (в широком его понимании), С.С. Алексеев отмечает как его позитивные, так и негативные черты. При характеристике учения С.С. Алексеева целесообразно остановиться на недостатках закона (нормативного правового акта) как источника права. В качестве основных отрицательных черт закона ученый называет:
– возможность произвольного, в том числе в ущерб целям права, использования закона государственной властью (прикрываясь волей законодателя);
– «омертвление» законодательных форм как органический порок этого источника права;
– недостаточную способность осуществлять исконное предназначение права и быть «живым регулятором»(2).
Эти свойства присущи закону как в антидемократических, так и в демократических государственных режимах. По этому поводу С.С. Алексеев размышляет следующим образом: «Но процессы демократизации, выраженные в совершенствовании законодательной деятельности и контроле за ней, имеют и другую сторону.
(1) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 351–352.
(2) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. – М., 2000. – С. 99.
В частности, подчинение издания и порядка изменения законов жестким правилам и плюс к тому – сама атмосфера законодательной деятельности, осуществляемой в условиях конституционно-судебного надзора, упрочивая его качество постоянно действующего стабилизирующего фактора, в то же время как бы обостряют негативные, коварные свойства закона. Они делают законодательство более «неподвижным» – таким, когда оно само по себе менее способно непосредственно и адекватно реагировать на быстро меняющиеся жизненные факты, все новые и новые ситуации, требующие правового решения. Практика свидетельствует, что назревшие изменения в законах реализуются с большим трудом, часто с опозданиями (когда порой требуется уже иное типизированное нормативное решение), а то и вовсе не реализуются. В особенности это касается кодексов, где все их компоненты в той или иной мере (порой – значительной) взаимоувязаны, притерты друг к другу, строятся на единых принципах и где, бывает, казалось бы незначительная новация не может не породить цепную реакцию – внесение корректив и в другие нормативные положения (что во многих случаях «по принципу домино» влечет за собой новые витки юридической дисгармонии). Так что проблема преодоления недостатков и коварства закона (в особенности в обстановке культа закона, тем более провозглашаемого принципа «диктатуры закона») является важнейшей, одной из наиболее острых проблем демократического правового развития. Решение этой проблемы во многом сопряжено с характеристикой существенной особенности права, которой юридическая наука далеко не всегда уделяет должное внимание… – с тем, что по самой своей природе самая развитая юридическая система должна оставаться живым правом»(1).
Обратим внимание читателя на это высказывание ученого – живое право. Такую характеристику права он считает крайне положительной, любое общество должно стремиться к созданию именно такого права и избавлению от его омертвевших частей. Живое право – это регулятор, способный реагировать на стремительное развитие общественных отношений, поспевать за ними, формулировать правовые нормы на ходу. В этом отношении общее право представляется гораздо более живым, нежели право романо-германское. В этом контексте С.С. Алексеев присоединяется к мнению К. Цвайгерта и Х. Кетца о том, что решения судов континентальной Европы демонстрируют подданному величие закона и скрывают, что судья не может принять решение на основе мыслительных, точно выраженных логических операций(2).
Живое право должно «отвечать как сегодняшним требованиям изменяющихся общественных отношений, так и требованиям данной ситуации, заложенной в ней правовой сути… совмещать несовместимое: оставаясь твердой, постоянной основой для решения жизненных ситуаций, реагировать на поток неустанно текущей жизни, на все ее повороты с их стремнинами, перекатами, порогами. И плюс к тому еще – все время оставаться фактически осуществляемым, работающим, непременно завершающимся вынесением решения по данной ситуации, делу»(3).
Но живость – не единственная характеристика права. Успешно функционирующее право, по С.С. Алексееву, должно быть одновременно и живым, и жестким. Жесткость права, являясь его необходимой характеристикой, проявляется в устойчивой структурированности его элементов и стабильности.
(1) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. – М., 2000. – С. 101.
(2) Там же. – С. 98.
(3) Там же. – С. 103.
В этой части учение С.С. Алексеева перетекает в сферу авторского видения процессов правовой конвергенции. Своеобразие видения конвергенционно-правовых процессов заключается в том, что, по С.С. Алексееву, оптимальная конвергенция должна спаивать одновременно три правовые семьи, включая в свои результаты:
– от семьи общего права его живость (при этом право получает эластичность);
– от романо-германского права – его жесткость (при этом право получает стабильность);
– от традиционного, религиозного и советского права – его философско-моральные устои (при этом право не вырождается в «законничество»).
О революции. Отношение С.С. Алексеева к модернизации общественно-по лити ческой жизни посредством революции однозначное и крайне отрицательное. Ученый не приемлет революционного подхода к разрешению накапливаемых в любом государственно организованном обществе социальных противоречий, видя в революции следующие отрицательные последствия.
«Во-первых, революция – всегда насилие; она всегда сопряжена с насильственным отстранением тех или иных лиц от власти, ликвидацией определенных властных органов, принуждением известных лиц помимо их воли к произвольно диктуемому поведению, лишением по усмотрению свободы, физическим уничтожением людей.
Во-вторых, революция – всегда ситуация безвластия, стихии; она во всех случаях на определенный период, нередко весьма длительный, полностью или частично оставляет общество без официальной, общепризнанной власти, и это открывает простор для господства анархии.
В-третьих, революция – всегда попрание права; она при самых благородных устремлениях организаторов революционных акций отступает от норм действующего права, и это (даже при самых отрицательных оценках таких норм) создает общую обстановку беззакония, ставит на первое место в практическом действовании целесообразность и мотивы усмотрения»(1).
Перечисленные негативные последствия или, как экспрессивно именует их сам С.С. Алексеев, – «три страшные беды», позволяют ученому характеризовать революцию не более и не менее, как абсолютное зло.
Перспективы. Как мы могли убедиться при изложении учения С.С. Алексеева, оно лишено розовой призмы при оценке современных политико-правовых реалий, присущих нашему государству и обществу. Ученый тонко подмечает византийский дух правовой системы, корпоративизм отношений собственности, ложные шаги проводимых реформ. Но С.С. Алексеев предлагает и научно обоснованное преодоление сложившейся ситуации.
Сверхзадачу здесь С.С. Алексеев видит в таком развитии отношений собственности, при котором была бы достигнута гармония вещной природы собственности и ее передовых современных организационно-правовых форм (таких как акционерные общества, фонды, ценные бумаги и т. д.); в том числе в сдерживании и строгом ограничении жесткими рамками тенденции соединения собственности с политической властью(2). В свою очередь О.Е. Кутафин отмечает крайность такой позиции и критикует С.С. Алексеева за попытку вывода на первый план отрасли гражданского права в обход такой отрасли, как конституционное(3).
(1) Алексеев С.С. Линия права. – М., 2006. – С. 410.
(2) Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. – М., 2008. – С. 228.
(3) Кутафин О.Е. Предмет конституционного права. – М., 2001. – С. 44–45.
Далее автор считает целесообразным и оправданным привести сравнительно крупный отрывок из работы С.С. Алексеева «Право собственности. Проблемы теории». Приводимый ниже текст является заключительным в названной работе С.С. Алексеева и четко очерчивает видение им перспектив построения российской государственности на истинно демократических началах с учетом действенного и эффективного обеспечения прав человека на территории нашей страны.
«В вопросах дальнейшего развития содержания современного гражданского законодательства, охватывающего отношения собственности, есть еще один момент, который требует специального внимания. Это – то обстоятельство, что именно на основе гражданского права в его единстве с правами человека (а такое «единство» нашло прямое закрепление в ст. 1 Гражданского кодекса РФ) получают истинную реализацию глубокие социальные начала жизни людей в постиндустриальную, последовательно демократическую эпоху развития человечества.
Эти глубокие социальные начала получили идеологическое и семантическое выражение в широко распространенных ныне формулах: «социальное государство», второе «поколение» прав человека и т. д. Но непрерывно сопровождающее нас, людей, противоречие слов и реальной жизни заключается в том, что, как только эти чудесные формулы начинают воплощаться в жизнь, так они тотчас же, чуть ли не мгновенно, оборачиваются своей противоположностью – крупными бедами для людей. Такими как вмешательство власти в личную жизнь, всесилие чиновничества, унижение человека милостями, иждивенческие нравы, коррупция и т. п.
Отчетливое и вместе с тем жуткое подтверждение тому – коммунистический строй России, ряда других европейских и азиатских социалистических стран, в которых замечательные принципы и декларируемые порядки, выраженные в лозунгах о «правах трудящихся», «власти трудового народа» и др., за очень короткое время повсеместно и неумолимо вырождались в чудовищные тоталитарные режимы. Феномен власти с его коварством, подчинением души человека беспощадному диктату, страстям и соблазнам власти и идеологических догм не оставляет здесь, кроме иллюзий и крох крепостнических благ, никаких иных вариантов.
Для того чтобы в жизни утвердились глубокие социальные начала, смягчающие крайности индивидуализма и эгоизма свободного общества и уравновешивающие последние общественными благами, необходимо не терминологическое «переодевание» существующих порядков, подача их как неких «корпоративных отношений», а, по крайней мере, во-первых, строгое, отвечающее строю жизни свободного общества концептуальное выражение социальных начал и, во-вторых, определение той правовой основы, на почве которой они только и могут фактически реализоваться.
И то и другое, к гордости нашей науки, и было, на мой взгляд, с необходимой убедительностью сделано правоведами-цивилистами в самый канун большевистского переворота октября 1917 г., соблазнившего людей перспективой скорого и всеобщего счастья. В трудах И.А. Покровского, других крупных российских правоведов, работавших потом, уже в советское время, глубокие социальные начала нашли концептуальное выражение не в философии нового якобы высшего чудодейственного «социального строя» – коммунизма, а в идее социальной солидарности.
Правовой же основой претворения в жизнь идеи социальной солидарности, по разработкам российских правоведов, призвано стать – и уже в той или иной мере стало или становится в демократически развитых странах – современное гражданское законодательство, основанное на гражданском, частном праве. Ибо только «почва» гражданского, частного права позволяет в многообразных гражданско-правовых институтах (собственности, наследования, договоров и др.) утвердить социальные ценности, не ущемляющие свободу человека, его неотъемлемые права и, стало быть, сохраняющие ценности современного правового сознания, культуры собственности в ее единстве с правами человека, а значит, дающие простор для активности, творчества и персональной ответственности личности»(1).
Наука теории государства и права. С.С. Алексеев в свое время предлагал различать две самостоятельные науки: теорию государства и права (не признавая ее наукой юридической) и общую теорию права (признавая ее юридической наукой)(2).
В дальнейшем ученый продвинулся дальше по пути специализации наук и обосновал идею о существовании трех взаимосвязанных, но самостоятельных наук: общей теории государства и права (базовая политико-юридическая наука), теории политической организации общества (предмет: проблемы государства, политической власти, политического режима, социального управления и проч.), общей теории права (предмет: право, правовое регулирование) (3). Общую теорию права С.С. Алексеев, в свою очередь, подразделяет на самостоятельные подотрасли: философию права (нацеленную на установление глубинных закономерностей права и характеризующуюся непосредственным воплощением философских идей, принципов и категорий в содержании юридических понятий и конструкций), социологию права (нацеленную на установление общих связей права с явлениями социальной жизни), теорию социально-юридических проблем (выражается в теоретической обработке действующего права и выработке собственных понятий и конструкций)(4).
Резюме. Центральной мыслью всего учения о праве С.С. Алексеева является утверждение о том, что у человечества нет иного пути и иного способа решения глобальных проблем, грозящих тяжкими последствиями для человеческого рода, как поставить в самый центр жизни людей современное право. Ученый уверен, что «сообщество людей как существ разумных может существовать и функционировать лишь при том совершенно обязательном условии, что важнейшим, а в чем-то и центральным звеном их бытия, их жизни будет право»(5).
Несмотря на то что С.С. Алексеев свой вклад в развитие отечественной юридической мысли внес не только как цивилист, но и как представитель общей теории права, все его видение политических, правовых и даже экономических проблем базируется на доктрине частного права. Более того, решение этих проблем, накопленных на сегодняшний момент обществом, видится ученому именно в грамотном использовании частноправовых институтов, в первую очередь собственности, а конкретнее – собственности частной. Поэтому учение С.С. Алексеева можно назвать исходя из его сути цивилизмом.
(1) Алексеев С.С. Право собственности. Проблемы теории. – М., 2008. – С. 236–238.
(2) См.: Алексеев С.С. Общая теория социалистического права. Вып. 1. – Свердловск, 1963. – С. 5; Он же. Общие теоретические проблемы советского права. – М., 1961. – С. 167.
(3) Алексеев С.С. Право на пороге нового тысячелетия. Некоторые тенденции мирового правового развития – надежда и драма современной эпохи. –М., 2000. – С. 12.
(4) См.: Алексеев С.С. Структура общей теории государства и права // Актуальные проблемы теории социалистического государства и права. – М., 1974. – С. 26–27.
(5) См.: Алексеев С.С. Проблемы теории права. – Т. 2. – Свердловск, 1973. – С. 392–397.
|
