Пляскин Ю.О.,
юрист
21 декабря 2011 г. Конституционным Судом РФ вынесено поста новление № 27-П «По делу о проверке конституционности статьи 107 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Эстонской Республики А.Т. Федина»(1).
Произведем краткий обзор содержания судебного решения и выводы, к которым пришел суд.
Фабула дела заявителя. Постановлением судьи Смольнинского районного суда города С.-Пб. от 16 июля 2010 г. А.Т. Федину, обвиняемому в совершении преступлений, предусмотренных ч. 2 и 3 ст. 210 и ч. 4 ст. 159 УК РФ, мера пресечения в виде заключения под стражу в связи с истечением предельного срока содержания под стражей (18 мес.) была изменена на меру пресечения в виде домашнего ареста.
Надзорные жалобы на это постановление были оставлены без удовлетворения. Постановлением следователя от 22 декабря 2010 г. также отказано в удовлетворении ходатайства защитника заявителя об отмене меры пресечения в виде домашнего ареста, а Смольнинский районный суд города С.-Пб. постановлением от 11 февраля 2011 г. отказал в принятии к рассмотрению жалобы на данное решение следователя, поданной в порядке ст. 125 УПК РФ.
Суть и обоснование жалобы. В жалобе в Конституционный Суд РФ А.Т. Федин утверждает, что на момент обращения в Консти туционный Суд РФ общее время ограничения его свободы – пребывания под стражей и под домашним арестом – составило более 24 месяцев, в течение которых он лишен возможности трудоустройства и получения какого-либо легального дохода. По его мнению, оспариваемые им ст. 107 и 109 УПК РФ как допускающие существенное превышение установленного законом предельного срока содержания под стражей несоразмерно ограничивают его право на свободу и личную неприкосновенность и тем самым противоречат ст. 22 (ч. 1) и ст. 55 (ч. 3) Конституции РФ.
(1) Российская газета. – 2011. – № 5663.
Аргументы суда. По смыслу Конституции РФ, ее ст. 17 (ч. 2), 21 (ч. 1) и 22 (ч. 1) принадлежащее каждому от рождения право на свободу и личную неприкосновенность, относящееся к числу основных прав человека и признаваемое Всеобщей декларацией прав человека (ст. 1), воплощает наиболее значимое социальное благо, которое исходя из признания государством достоинства личности предопределяет недопустимость произвольного вмешательства в сферу ее автономии и создает условия как для демократического устройства общества, так и для всестороннего развития человека. Именно поэтому Конституция РФ допускает возможность его ограничения лишь в той мере, в какой это необходимо в определенных ею целях, в установленном законом порядке, с соблюдением общеправовых принципов и на основе конституционных критериев необходимости, разумности и соразмерности, с тем чтобы не оказалось затронутым само существо данного права. Как указывал Конституционный Суд РФ в ряде своих решений, публичные интересы, перечисленные в ст. 55 (ч. 3) Конституции РФ, могут оправдать правовые ограничения прав и свобод, только если такие ограничения отвечают требованиям справедливости, являются адекватными, пропорциональными, соразмерными и необходимыми для защиты конституционно значимых ценностей (постановления от 27 апреля 2001 г. № 7-П, от 30 октября 2003 г. № 15-П, от 22 марта 2005 г. № 4-П, от 14 июля 2005 г. № 9-П и от 16 июня 2009 г. № 9-П).
Европейский суд по правам человека также считает, что правовая защита лица от произвольного вмешательства со стороны государства в его право на свободу, гарантированное Конвенцией о защите прав человека и основных свобод (ст. 5), предполагает соразмерность ограничения этого права, означающую обеспечение баланса между общественными интересами, которые могут потребовать предварительного заключения лица под стражу, и важностью права на свободу личности – с учетом презумпции невиновности; при установлении такого баланса важным фактором является продолжительность содержания под стражей, которая не должна превышать разумных пределов (постановления от 26 июня 1991 г. по делу «Летеллье против Франции», от 6 апреля 2000 г. по делу «Лабита против Италии» и от 29 января 2008 г. по делу «Саади против Соединенного Королевства»); практика, которая складывается в связи с законодательным пробелом и в соответствии с которой лицо заключается под стражу на неопределенный срок, противоречит одному из фундаментальных принципов правового государства – принципу правовой обеспеченности (постановление от 28 марта 2000 г. по делу «Барановски против Польши»).
Выявляя конституционно-правовой смысл понятия «лишение свободы», КС РФ в постановлении от 16 июня 2009 г. № 9-П установил, что это понятие имеет автономное значение, заключающееся в том, что любые вводимые в отраслевом законодательстве меры, если они фактически влекут лишение свободы, должны отвечать критериям правомерности именно в контексте ст. 22 Конституции РФ и ст.
5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, составляющих нормативную основу регулирования ареста, задержания, заключения под стражу и содержания под стражей в сфере преследования за совершение уголовных и административных правонарушений в качестве мер допустимого лишения свободы; арест, задержание, заключение под стражу и содержание под стражей, несмотря на их процессуальные различия, по сути есть лишение свободы. Никто не может быть поставлен под угрозу возможного обременения на неопределенный или слишком продолжительный срок, а законодатель обязан установить четкие и разумные временные рамки допускаемых ограничений прав и свобод (постановления от 24 июня 2009 г. № 11-П и от 20 июля 2011 г. № 20-П, определение от 14 июля 1998 г. № 86-О).
Аналогичной позиции придерживается и Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). При толковании ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (п. 4 которой гарантирует каждому, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения и на освобождение, если заключение под стражу признано судом незаконным) он отмечал, что лишение физической свободы фактически может приобретать разнообразные формы, не всегда адекватные классическому тюремному заключению, и предлагал оценивать их не по формальным, а по сущностным признакам, таким как принудительное пребывание в ограниченном пространстве, изоляция человека от общества, семьи, прекращение выполнения служебных обязанностей, невозможность свободного передвижения и общения с неопределенным кругом лиц. По мнению ЕСПЧ, ограничение свободы и лишение свободы отличаются друг от друга лишь степенью или интенсивностью, а не природой или сущностью (п. 14 постановления от 1 июля 1961 г. по делу «Лоулесс против Ирландии» (№ 3), пп. 92 и 102 постановления от 6 ноября 1980 г. по делу «Гуццарди против Италии», пп. 55 и 68 постановления от 28 октября 1994 г. по делу «Мюррей против Соединенного Королевства», п. 42 постановления от 24 ноября 1994 г. по делу «Кеммаш против Франции» (№ 3) и п. 42 постановления от 25 июня 1996 г. по делу «Амюур против Франции»).
Следовательно, всякое ограничение или лишение права на свободу и личную неприкосновенность в связи с необходимостью изоляции лица от общества, применяемой в виде меры пресечения в процессе судопроизводства либо в виде уголовного или административного наказания, должно обеспечиваться судебным контролем и другими правовыми гарантиями его справедливости и соразмерности исходя из его законодательно установленных пределов.
Приведенные требования Конституции РФ и международно-правовых актов и основанные на них правовые позиции КС РФ, распространяющиеся на правовое регулирование применения такой непосредственно сопряженной с ограничением права на свободу и личную неприкосновенность меры пресечения, как домашний арест, при котором лицо находится в изоляции и не может свободно реализовать свои права, предполагают обязанность законодателя определить в законе время пребывания лица под домашним арестом в соответствии с принципами справедливости и равенства, с тем чтобы исключить возможность произвольного и несоразмерного ограничения права на свободу и личную неприкосновенность.
Глава 13 УПК РФ среди мер процессуального принуждения предусматривает меры пресечения – средства ограничения личной свободы обвиняемого, а в исключительных случаях подозреваемого, применяемые, как следует из его ст. 97, в целях предупреждения попыток скрыться от органов дознания, предварительного следствия или суда, продолжить преступную деятельность, угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иных попыток воспрепятствовать производству по уголовному делу, а также для обеспечения исполнения приговора или возможной выдачи лица в порядке, предусмотренном ст. 466 данного Кодекса.
Наиболее строгими из мер пресечения, перечисленных в ст. 98 УПК РФ, являются домашний арест (ст. 107) и заключение под стражу (ст. 108). Поскольку суть данных принудительных мер – непосредственное ограничение находящегося под защитой ст. 22 Конституции РФ права на свободу и личную неприкосновенность, законодатель допускает применение таких мер в отношении подозреваемых и обвиняемых в совершении лишь тех преступлений, за которые уголовным законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы, как правило, на срок свыше двух лет, и при невозможности применения иной, более мягкой, меры пресечения (ч. 1 ст. 108 УПК РФ).
Согласно ст. 107 УПК РФ домашний арест в качестве меры пресечения избирается в отношении подозреваемого или обвиняемого по решению суда при наличии оснований и в порядке, которые установлены ст. 108 данного Кодекса, с учетом его возраста, состояния здоровья, семейного положения и других обстоятельств (часть вторая); в постановлении или определении суда об избрании домашнего ареста в качестве меры пресечения указываются конкретные ограничения, которым подвергается подозреваемый или обвиняемый и которые связаны со свободой его передвижения либо состоят в запрете общаться с определенными лицами, получать и отправлять корреспонденцию, вести переговоры с использованием любых средств связи (ч. 1 и 3).
Из ст. 97, 98, 107 и 108 УПК РФ в их нормативном единстве следует, что и домашний арест, и заключение под стражу в действующей системе правового регулирования связаны с принудительным пребыванием подозреваемого, обвиняемого в ограниченном пространстве, с изоляцией от общества, прекращением выполнения служебных или иных трудовых обязанностей, невозможностью свободного передвижения и общения с неопределенным кругом лиц, т. е. с непосредственным ограничением самого права на физическую свободу и личную неприкосновенность, а не только условий его осуществления. В силу этого применение таких мер пресечения должно осуществляться с соблюдением предусмотренных Конституцией РФ гарантий обеспечения данного права, схожих между собой по своим сущностным характеристикам, в том числе определяющих сроки пребывания лица в условиях изоляции в соответствии с принципами юридического равенства и формальной определенности правовых норм, справедливости и соразмерности устанавливаемых судом ограничений.
Срок домашнего ареста, порядок его установления, продления, а также его предельная продолжительность в УПК РФ, в том числе в его ст. 107, не указаны, как не предусмотрено в нем и распространение на домашний арест ограничений, закрепленных законом для содержания под стражей. Домашний арест, который в силу закона применяется лишь при наличии оснований и в порядке, установленном для заключения под стражу, никак не регламентируется ст. 109 УПК РФ об исчислении и продлении сроков содержания под стражей. В ч. 10 данной статьи лишь указано, что в срок содержания под стражей засчитывается и время домашнего ареста (а ч. 3 ст. 72 УК РФ предусматривает, что время содержания под стражей включается, в свою очередь, в срок уголовного наказания – лишения свободы, содержания в дисциплинарной воинской части или ареста – из расчета один день за один день).
По смыслу, придаваемому положениям ст. 107 УПК РФ сложившейся правоприменительной практикой, срок применения домашнего ареста не ограничивается: согласно постановлению Пленума ВС РФ от 29 октября 2009 г. № 22 «О практике применения судами мер пресечения в виде заключения под стражу, залога и домашнего ареста» избранная на стадии предварительного расследования мера пресечения в виде домашнего ареста продолжает действовать на всем протяжении предварительного расследования и нахождения уголовного дела у прокурора с обвинительным заключением, а также в суде при рассмотрении дела (абз. 4 п. 26).
Некоторые суды общей юрисдикции применяют положения ст. 107 УПК РФ, устанавливая и продляя срок домашнего ареста по правилам ст. 109 УПК РФ. Между тем такая практика, хотя и направленная на защиту конституционного права граждан на свободу и личную неприкосновенность и согласующаяся с правовой позицией КС РФ, которая изложена в определении от 27 января 2011 г. № 9-О-О, сама по себе не свидетельствует о том, что оспариваемые законоположения отвечают требованиям определенности, точности, ясности, недвусмысленности правовых норм и их согласованности в системе действующего правового регулирования.
При отсутствии оснований для изменения избранной лицу меры пресечения домашний арест может применяться с превышением установленных для содержания под стражей (ч. 2 и 3 ст. 109 УПК РФ) предельных сроков – вплоть до вынесения судом приговора, причем в отношении лиц, скрывшихся от органов расследования или иным способом нарушивших условия домашнего ареста, изменение меры пресечения в таких случаях с домашнего ареста на более строгую (заключение под стражу) невозможно, поскольку в соответствии с п. 2 ч. 10 этой статьи время домашнего ареста включается в совокупный срок содержания под стражей как его составная часть, а при достижении предельных сроков содержания под стражей дальнейшее продление таких сроков не допускается. Тем самым лица, соблюдающие условия домашнего ареста, в нарушение конституционного принципа справедливости ставятся в худшее положение по сравнению с лицами, скрывшимися от органов расследования или иным образом не выполняющими данные условия.
Более того, не исключается пребывание лица под домашним арестом с превышением не только предельных сроков содержания под стражей, установленных ст. 109 УПК РФ, но и сроков наказания, назначаемого судом за соответствующее преступление по нормам Общей и Особенной частей УК РФ, что противоречит закрепленному в ст. 49 Конституции РФ принципу презумпции невиновности, по смыслу которого до вступления в законную силу обвинительного приговора на подозреваемого, обвиняемого не могут быть наложены ограничения, в своей совокупности сопоставимые по степени тяжести, в том числе срокам, с уголовным наказанием, а тем более превышающие его.
Следовательно, положения ст. 107 УПК РФ – как сами по себе, так и во взаимосвязи с другими положениями данного Кодекса – порождают неопределенность в вопросе и о продолжительности домашнего ареста, и о порядке его продления, и о сроке, по истечении которого дальнейшее продление невозможно, и тем самым позволяют устанавливать временные пределы ограничения конституционного права на свободу и личную неприкосновенность в произвольном порядке и исключительно по правоприменительному решению.
Поскольку суд при рассмотрении обращений (жалоб, ходатайств) подозреваемого, обвиняемого, связанных с применением домашнего ареста в качестве меры пресечения, руководствуется ст. 107 УПК РФ, не отвечающей требованиям формальной определенности и согласованности с другими положениями данного Кодекса, не ограничивающей срок домашнего ареста, его предельную продолжительность и не определяющей основания и порядок его продления, право на свободу и личную неприкосновенность названных участников процесса остается без эффективных гарантий судебной защиты, что противоречит требованиям ст. 22 (ч. 1) и 46 (ч. 1 и 2) Конституции РФ.
Статья 107 УПК РФ как не конкретизирующая срок, на который избирается мера пресечения в виде домашнего ареста, не определяющая основания и порядок его продления и не ограничивающая предельную продолжительность пребывания лица под домашним арестом, – в силу неопределенности как самой по себе данной статьи, так и ее положений во взаимосвязи с другими положениями УПК РФ, – порождает противоречивую правоприменительную практику, позволяет налагать ограничения, сопоставимые по степени тяжести с уголовными наказаниями и даже превышающие их, снижает гарантии судебной защиты и тем самым не соответствует ст. 19 (ч. 1 и 2), 22 (ч. 1), 46 (ч. 1 и 2), 49 и 55 (ч. 3) Конституции РФ.
Поскольку положения ст. 107 УПК РФ, предусматривающие меру пресечения в виде домашнего ареста, в части оснований и порядка ее избрания и применения действуют в нормативном единстве со ст. 108 данного Кодекса, регламентирующей вопросы избрания в качестве меры пресечения заключения под стражу, постольку – по смыслу правовых позиций КС РФ, изложенных в постановлении от 29 июня 2004 г. № 13-П, – процессуальные гарантии права на свободу и личную неприкосновенность, установленные законом для решения вопроса о применении меры пресечения, закрепленной ст. 108 УПК РФ, должны обеспечиваться и при решении вопроса о применении домашнего ареста.
При этом, как указал Конституционный Суд Российской Федерации в определении от 27 января 2011 г. № 9-О-О, уголовно-процессуальный закон, предусматривающий меру пресечения в виде домашнего ареста в качестве альтернативы заключению под стражу, предполагает установление в постановлении или определении суда об избрании данной меры пресечения срока домашнего ареста, который по смыслу взаимосвязанных положений ст. 6.1 и ст. 128 УПК РФ должен быть конкретным и разумным; данный вывод согласуется с п. 11.1 Минимальных стандартных правил ООН в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила), принятых 14 декабря 1990 г. Резолюцией 45/110 Генассамблеи ООН, в котором указывается, что срок действия меры, не связанной с тюремным заключением, не превышает срока, установленного компетентным органом в соответствии с законом.
КС РФ приходит к выводу, что во избежание создания правовых препятствий для применения домашнего ареста как меры пресечения, которая является более гуманной по сравнению с заключением под стражу, в период до вступления в силу федерального закона, вносящего в КПК РФ соответствующие изменения, а также учитывая, что уголовно-процессуальное регулирование основывается на конституционных гарантиях обеспечения права на свободу и личную неприкосновенность при применении мер пресечения, непосредственно ограничивающих это право, закрепляет общность оснований и условий для избрания мер пресечения в виде заключения под стражу и домашнего ареста и схожие по своим сущностным характеристикам (единые) гарантии судебной защиты этого конституционного права, а также устанавливает единый порядок зачета времени их применения при исчислении размера наказания, положения ст. 107 УПК РФ – впредь до внесения соответствующих изменений и дополнений в уголовно-процессуальное законодательство – должны применяться таким образом, чтобы в период предварительного расследования предельный срок пребывания подозреваемых, обвиняемых под домашним арестом, а также совокупный срок их содержания под стражей и под домашним арестом в качестве мер пресечения (вне зависимости от того, в какой последовательности они применялись) не превышали бы предельную продолжительность содержания под стражей, определенную в ст. 109 УПК РФ, а назначение домашнего ареста в качестве меры пресечения и его продление осуществлялись бы по правилам данной статьи.
Выводы суда. Признать не соответствующими Конституции РФ ее ст. 19 (ч. 1 и 2), 22 (ч. 1), 46 (ч. 1 и 2), 49 и 55 (ч. 3), положения ст. 107 УПК РФ в той мере, в какой они не конкретизируют срок, на который избирается мера пресечения в виде домашнего ареста, не определяют основания и порядок его продления и не ограничивают предельную продолжительность пребывания лица под домашним арестом, в том числе с учетом срока содержания под стражей в качестве меры пресечения. |
